Остров любви

Виды Бангкока - города контрастов можно посмотреть здесь.

Два фоторепортажа о чудных островах Таиланда вы можете посмотреть здесь:

- это острова Пи-Пи - Koh Phi Phi в Андаманском море;

- это остров Чанг Koh Chang (остров Слона) - в Сиамском заливе в провинции Трир на границе с Камбоджей.

Все фото: Илья Азовский, специально для «Эхо СЕВЕРА», для публикации Агентством Братьев Мухоморовых.

2007 год. Я, выйдя из тюрьмы, сразу умотал в Таиланд и прожил на необитаемом острове три дня. И там любил…

Небо и солнце свободы и несвободы — они разные; кто не понимает, тот не поймет, кто не переживал, тот пусть не переживет. Есть вещи, которые всем не надо знать, и нельзя желать испытать.

Поверьте невольному бывшему арестанту Архангельского централа: лязг железных дверей тюрьмы за спиной звучит иначе, если перед глазами свобода. А впереди дорога, и она ведет домой. Вот дверь, пакет-одежда-мусоропровод, ванна-поцелуй-важный звонок и — оно.

Помню, отдышавшись, помывшись и нацеловавшись глазами, руками, губами, ушами, достал я из морозилки стакан заиндевевший, холоднющее *иво из холодильничка освободил. Звук пщщ-щ оценил за краткость — свобода дарит саунд заново. И тягучее, живое желанное ОНО — такое долгожданное заструилось...

И по стеночке, и по стеночке, поигрывая струями, поблескивая кристалликами льда, резвясь пузырями и собираясь пеной. Огромною *ивную кружку, бродившую со мной 10 лет по съемным хатам и теперь вот из тюрьмы дождавшуюся, *ивную кружку наполнял пенный напиток свободы.

Вздох и... Бабах! Вероломный удар и в нос, и по носу — то шалун игривый — напиток дивный добавил ощущений. Ну-с...

И в этот момент стало немного грустно — вспомнились строки Некрасова: «Мне вчера дали свободу, а что я с ней делать буду». Выпив первую, удовлетворившись разом телесным, душевным и всем-всем-всем, я понял, что часы эйфории от возрата к свободе кончились. Достал сигару, закурил и задумался...

Думал до утра. Не спалось. Звонок другу. Далее утомительные и неинтересные подробности...

А потом был берег Таиланда и пристальный взгляд в горизонт, за которым я пытался разглядеть очертания Симиланских островов, до которых было три часа кульбитов на скоростном катере по озорному в канун сезона дождей Андаманскому морю.

Три дня один: только я, остров, акулка в море, черепахи, крабы, пять метров белого песка, скалы, море, море, небо, небо. И ведро воды на голову — ­льющийся потоком с неба дождь.

В ожидании солнца, пекла и бирюзового андаманья крайне кайфово провести часа три в обществе нелюбвеобильных крабов, лежа в пещерке. Чтоб до вечера смотреть один и тот же фильм в формате пять D, где ты единственный примат на фоне твоего острова.

И никто на этот остров не претендует, кроме кошмарной, но не кровожадной китовой акулы — она повадилась дефилировать у берега передо мной.

Бежал от людей — попал в общество акул. О чем говорить с акулой?..

О том, что рыба лучше колбасы, а самое несъедобное из существующего на земле — это человек; все, кто примерно такой, как я — мешок с костями, г..ном и людской душонкой, таящейся то ли в черепной коробке, то ли на кончике гордо стоящего члена. Поговорил...

Она плавает, я в прениях выступаю. На прения сбежались крабы, и тукан прилетел — вид тупой-тупой, но заинтересованность в глазах, как у всего тут живущего, откровенная. Глаза расширены, белок чуть виден, а посередине черная дыра — как солнце при затмении, или как у охочего до многодневного зависалова повесы — завсегдатая дансингов, спортивного секса и легких извращений с последующим повторением всего комплекса кайфов.

Вот, короче, такой экзальтированный тукан с глазами спалившего его светила, не успел он присесть и впялиться в меня, тем самым встряв в мой монолог перед китовой акулой. Тукан — торчок, и как же вштырило его!..

Ну и тукан! Природа окошмарила его гигантским, будто у короля минета, хавальником. Тукан совершенно офигел от меня, он желал общения.

Тукан носорот раззявил, словно мы в избиркоме, а тукан вовсе не тукан, а неопечатанная урна для заранее фальсифицированного голосования за губернатора Орлова.

Компанейский он оказался парень. А может, и не парень, но все равно — не укурившаяся и совершающая подозрительный променад акула. Китовую акулу торкнуло на то, что она не акула, а большой скандинавский автобус, типа тех что неуклюже перегораживают своим туловищем архангельский Троицкий проспект в попытках совершить не запланированный создателями маневр.

Вот и акула, как тот автобус, шнырк-шнырк — туды-разворот-сюды — остановилась. Снова поплыла. «Улица Урицкого, следующая —Виноградова»...

Виноградова — это красная женщина-банкир с депутатским мандатом и веселым нравом.

Тукана штырит, акулу штырит. Что за остров? Вот и орлы летают. Орел — по сути тот же стервятник — второстепенные признаки: клюв, аппетит, глаза недобрые, крылья, как у Боинга 777 а/к «Трансаэро», сзади блатная фишка — перышки, прикрывающие задницу: солидные птицы и срут солидно.

Не будь голубем — не сри на головы, а будь стервятником — сри как орел.

Скаты...

Скат — он тоже не совсем адекватный, в белом песочке прильнувший: крылышками бяк-бяк-бяк, смертельно опасным хвостиком брык-брык. А глаза, кстати добрые и вверх смотрят, будто это бывшая жена Петросяна после очередной пластики.

Глаза у ската вверх смотрят. Так что в каждом скате вы найдете собеседника...

— А что, акулы не пристают? — спросил я у ската.

А скат — вот хитрый ботаник — посмотрев на акулу (та убитая забористой травой, все еще шнырк-шнырк туды-сюды — типа автобус) и молвил мне истину:

— Всегда есть выбор. Есть выбор без страданий и без права на знание правды. Вот так думала мидия. Ее судьба — суп. А есть второй выбор — страдая, найти правду, но нахождение правды приносит новые страдания и новую правду.

Но есть путь немногих избранных — кайфуй, страдая в поисках правды, и тогда интересна будет даже смерть — познание ее и того, что за ней...

Итог всегда один — могила.

Дальше скат говорить ничего не стал. И только погрузившись на самое дно моря и пролежав там до черных пятен перед глазами, я смог вернуться к началу начал этого философского трактата.

А акула всё шнырк да шнырк...

Она была планктоновая акула, но кто знает, чем глюкнет огромную китовую акулу, когда оголодает — страшно подумать: формально она меня сожрать вроде как не должна. Но вдруг от своей всеобъемлющей доброты в ее башке что-то перемкнет. Всё-таки акула, а не тайская массажистка.

Гастрономические пристрастия с планктона на русского парня она точно не поменяет. Но почему она не плавает в других местах, что ее ко мне-то тянет? А вдруг это любовь? Галлюцинация, метаморфоза, помутнение в природе и рассудке огромной китовой акулы...

Любимый, любимая...

Ведь если поют и любят друг друга Наташа Королева и Игорь Николаев, если любят друг друга дельфин и русалка. Если два живых организма под огромным тайским небом, близ ласкового Андаманского моря, на теплом одиноком острове оказались вдвоем — я и она. И чувство дивное возникло — любовь. Разве этого стоит бояться?

Стоит. Размеры — она как сто меня. Ее темперамент и мой. Но главное — ее рот. Если она меня вздумает в порыве любви поцеловать — она меня засосет.

Китовая вдруг стала мне, как родная. Ее душа и моя — как блютус — нашли друг друга, увидели, вошли, паролями обменялись. Но, как эппл и нокиа, не законтачили.

Тукан хлопнул клювом и, прикрыв хлебало, глянул на меня грустно, и, тяжело и шумно наяривая крыльями, улетел, еще раз обернувшись.

НЕТ! ТУКАН! ТОЛЬКО НЕ ЭТО! Только еще любви тукана и меня не хватало. Улетай, если улетаешь.

Но можешь и вернуться, я тут все равно один.

Сказал я и чуть не заревел. Захотелось вискаря, и я взглянул вниз.

И слезы, и смех меня оглушили разом: внизу, у пальцев левой ноги, на белом песке расположился огромный краб — черный, красивый, забавный.

Но главное не это. Два глаза пристально, но не как прежде — то есть без выражения «рашн гоу хоум» — смотрели на меня. Краб поймал мой взгляд и, не моргая и не сводя с меня глаз, всплеснул клешнями, при чем обеими. Словно бы сказал: «Велкам, бродяга. Слип ин май хаус, бат визаут алкохоль. Плиз гоу ту май хаус ай шоу ю зеа».

И краб как-то нежно перелез через большой палец ноги и чуть вразвалочку побрел показывать мне пещеру, в которой я поспал часок днем и уже думал, что это мой хаус. Ху из мистер краб?

А может, так судьбой предсказано: его дом — мой дом. Да что там мелочиться, этот остров — наш общий дом: и мой, и акулы, и тукана, и краба. Места много, мы семья — мы гарем. Вы и я. Или я и вы...

Быстрее бы приезжали тайцы. Мне предстояло жить на острове еще 48 часов.

Материал опубликован в общественно-политической газете «Правда Северо-Запада» от 31.07.2013.